Жизнь языка: Памяти М. В. Панова - Сборник статей

Л. Б.: А он своей смертью умер, Пешковский, в 33-м году?

М. В.: Что?

Л. Б.: Как умер Пешковский?

М. В.: Лег в постель, (со смехом) а встать не смог (все смеются).

Л. Б.: Да? (Смеется.) Понятно.

М. В.: Нет, его никто не репрессировал, <…>.

Л. Б.: Не успели. Михаил Викторович, а как правильно… (снова смеются) как правильно говорить: основную принадлежность или основную принадлежность слова?

М. В.: Наверно, основную принадлежность.

Л. Б.: Основную, да? Михаил Викторович, а вот теперь у меня вопрос, который я вам два года подряд боялась задавать; думаю, скажет: совсем ничего не знает, а еще фонетику читает. Вопрос вот какой. Михаил Викторович: что такое позиционный ряд фонемы. Ну, допустим, вот фонема (а). Вот у нее позиционный ряд вот такой: <а>: [ρ] // [á] // [ä] // [и]… и так далее. А как тогда быть с единством морфемы? Потому что вот, допустим, вот этот звук: [а] и этот звук: [и] – они ведь не встретятся в одной морфеме…

М. В.: Они встретятся в одной морфеме. Пять – …нет, не это. Сел – сидя – сяду: это чередование не позиционное, потому что это чередование именно морфонемное, да, Леночка?

Е. В.: (Кивает головой.)

Л. Б.: Ну, вот я хочу сказать: вот это: [а] между мягкими и [а] между твердыми – не встретятся в одной морфеме. А почему тогда…

М. В.: Посадка – сядь. (Улыбается) Но это редкий случай. Ну, я думаю, что… важно вот что. Что есть, значит, пять и [п'и]тм – попарно их соединять можно. Посадка – сядь. Попарно их можно свести к сильной позиции под ударением между твердыми.

Л. Б.: Ну, а вот посадка – и сиди: они почему попадут в одну фонему?

М. В.: Они встречаются не в одной позиции, они чередуются с [а], которое… ведь никто не говорит, что эти звуки должны в одной позиции встречаться, они должны позиционно чередоваться. А эти звуки позиционно чередуются. Знаете, когда [а] и [и] будут в одной и той же морфеме? Это в каких-нибудь аффиксах. Какой-нибудь чужак – вот суффикс – ак.

Л. Б.: Босяк.

М. В.: Бос'[а]к. О бос'[ш]ке. Бос'[ä]ческий. Вот: бос'[ä-ä-ä-]ческий1 Вот они могут встречаться все в одной морфеме. А позиции у них будут разные. А какое-нибудь окончание – ами и – ну, это уже нахальный обман: – ам – дательный падеж и – ами творительный. Если вы скажете вот: плечами – (утрируя): плеч[ä-ä-ä-]ми (Е. В. и Л. Б. смеются), а какое-нибудь там ногам – [ä] и [а] чередуются. Ну, правда, это разные падежные окончания, так что это не в одной морфонологической позиции.

Л. Б.: Михаил Викторович, а какой фонемный состав у слова след[уш':]гш? Кто след[уш':]ий?

М. В.: Вот так, значит. Если вы след[ущ]ий связываете со словом следует…

Л. Б.: Не связываю.

М. В.: А есть вариант: след[yjy]щий. Такой есть. Значит, все-таки есть полное произношение этого слова и краткое. И если след[yjy]щий, тогда… Вот для меня все-таки следовать – это связывается со словом следующий. Но если не связывается, тогда следующ– есть корень. Если следующий не тот, кто следует, а тот, кто за мной.

Л. Б.: То есть для вас связывается со следующий, да?

М. В.: Связывается. Кто за вами следующий? Раз за вами – значит, очевидно, следовать за кем-то. А без за вами – это сокращенный оборот.

Л. Б.: И тогда получится, что здесь две нулевые фонемы, да? В произношении? Мы же след[уш':]ий говорим.

М. В.: Да. Если след[уш':]ий?

Л. Б.: Да, след[уш':]ий.

М. В.: Тогда, значит, они факультативно бывают нулевыми. А если зануда говорит: след[y-jy]щий! (утрируя) – то они у него проясняются. У него два фонемных варианта этого слова.

Л. Б.: Понятно. Михаил Викторович, а вот еще два вопроса у меня. Мы с Еленой Васильевной ехали и говорили. Она говорит, что очень трудно аспирантами руководить, что она лучше бы лекции читала. Я хотела бы Вам вопрос задать: вот как Вы руководите дипломниками, как Вы руководите аспирантами, что они у Вас пишут все, и пишут хорошие работы?

М. В.: Вот в прошлом году, Вы помните, эта неблагодарная моя дипломница, и я поступил так же неблагодарно – я фамилию ее забыл. Она писала на тему: «Переводы Катулла в русской поэзии». И даже не пришла, и не сказала «спасибо» после защиты. Да. Ну, и я решил ей отомстить – я ее фамилию забыл.

Но мы с ней, наверное, раз двадцать встречались. Она приезжала, привозила переводы Катулла. Причем так как я латынь в студенческие годы знал на «хорошо», а сейчас знаю на «минус пять» – не на единицу, а гораздо меньше, так у нее был второй руководитель, который проверял ее переводы с латинского на русский. А дальше мы с ней беседовали. Она очень девочка была хотя неблагодарная, но работящая, она нашла, она взяла десять стихотворений Катулла, и каждое стихотворение в пяти, шести, семи переводах. И она эти переводы сравнила: что ближе к тексту латинскому, что дальше, чем вызвано отдаление, какие есть тенденции в переводах – ну очень интересная работа.

И вообще дипломники в прошлом году один раз всего приехали, вот. Нет…

Е. В.: Курсовые они писали.

М. В.: Курсовые. Они мне просто сами написали и принесли. Спасибо, оказалось, что ничего написали, и я им поставил пятерки, по-моему, заслуженно. Вот я так и руководил: поставил им отметки. (Смеются.)

Е. В.: Ну, это зависит от человека.

М. В.: Что?

Е. В.: Я говорю, зависит от студента: кто хочет получить, тот получает. Кто не хочет, ну…

М. В.: Вот, значит, сейчас мне две, нет, одна, не знаю точно, моих дипломницы, не дипломницы, а курсовики, так их можно назвать, курсовые работы, – я им пожаловался, что есть страшно редкая книжка, автора ее я не помню, я им назвал – «Методология творчества Мейерхольда». И вдруг они позвонили Гале Якимчик, сказали, что они эту книжку нашли. Ну, я надеюсь, они ее не загонят (Е. В. смеется) и мне все-таки когда-нибудь отдадут? Но, может быть, и загонят. Но вот я ожидаю, что все-таки они будут ездить. Это для Катулла надо было ездить бесперечь туда-сюда, туда-сюда, а так – три-четыре раза приехали, и все.

Е. В.: Ну, курсовые часто пишут сами.

М. В.: Я хочу им, когда они приедут, что-нибудь спеть, и тем самым привлечь, чтобы они еще раз приехали (смеются).

Л. Б.: А как Вы с ними беседуете? Ну, пусть не курсовики, пусть постарше кто-нибудь, дипломники, аспиранты… Они Вам приносят текст, и Вы его читаете, и после этого Вам есть что сказать, да?

М. В.: Мы сначала беседуем. Вот это непременно надо о чем-то сказать, чтобы они знали, в каком направлении двигаться. Вот так я жестом Ленина направляю (смеются), а они потом начинают в разные стороны двигаться. Что-то хорошо написали, потом надо все-таки несколько раз приехать, чтобы получилось.

Л. Б.: Михаил Викторович, а можно задать совсем нахальный вопрос: а вот Вы сами как пишете? Допустим, статью, у вас какая манера работы?

М. В.: Я крохобор! Что бы я ни читал, я обязательно что-нибудь выписываю. Причем мне многие говорят: но тогда это – прервать наслаждение чтением, я не могу читать стихи или прозу художественную и все время думать: не пойдет ли в это, не пойдет ли туда. А вот меня эти перерывы не лишают удовольствия.

Я вдруг читаю: и мы с ней вместе часто плакивали. У меня сейчас же ушки на макушке: ага, у меня есть картотека с суффиксами – ива– многократное. Плакивали я сейчас же выписываю. Вот собирается большой материал, потом я вижу, что уже с этим материалом можно уж чего-то делать, раздумывать, и начинаю пасьянсы раскладывать: вот это к этому, это к этому. Так получается иногда. А иногда не получается.

Л. Б.: Хорошо. Спасибо.

Е. В.: Но это один тип работы. А вот, скажем, про членимость слова, степени членимости как Вы?…

М. В.: Я каждое слово спрашивал: ты как членишься?! (Смеются) Вот. А (нрзб. пример) какая-нибудь говорит: а я не членюсь. Я сейчас же его на карточку.

Л. Б.: Понятно. (Пауза) Михаил Викторович, а Вы… вот я не знаю… Вы подарите мне сборник стихов с автографом?

Е. В.: Да!

М. В.: Я этого очень хочу! (Е. В. и Л. Б. смеются) У меня такое впечатление, что я Вам уже много раз ее дарил…

Л. Б.: Нет, еще ни разу!

М. В.: Ну, это значит, я в уме подарил. Сейчас я… одну минутку… (подписывает).

Конец записи

Из писем Панова к Л. Н. Булатовой

Публикуемые здесь письма Михаила Викторовича Панова разбиты на две части. В первой части публикуются письма, связанные общей лингвистической проблематикой. Письма, помещенные во второй части, не затрагивают лингвистических вопросов, но они интересны тем, что живо характеризуют самого автора, его стиль, вкусы и настроения.